Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]
— Знаешь, заведение, где его задержали вчера, — не то место, где он обычно крутится, — заколебался Кребс.
Циммерман отреагировал не сразу.
— Мне кажется, ты знаешь о нем гораздо больше, чем сказал мне. Но это мы еще обсудим. Теперь бы я хотел знать, где он обычно встречается со своими дружками.
Кребс:
— В дискотеке «Зеро». Мне пойти с тобой.
Циммерман:
— Не надо. Я загляну потихоньку.
* * *— Ты меня разочаровала, — Вальдемар Вольрих довольно резко освободился от объятий Хельги Хорстман.
А та, нагая и распаленная, возмущенно выпрямившись в супружеской постели, заявила:
— Такого мне еще никто не говорил!
— Но я не имел в виду твою квалификацию в постели, там ты была, как всегда, неповторима! — Вольрих снова нырнул в ее груди. — И говоря, что ты разочаровала, я имею в виду совсем другое.
— Разве не обещала я, что достану все заметки Хорстмана о спекуляциях участками? А если обещала, то сделаю, — уверяла Хельга. — Достаточно, чтобы твоя фирма отвалила побольше денег. Что ты еще от меня хочешь?
Она снова тесно прижалась к нему.
— Откровенности! — заорал под весом ее тела Вольрих.
И начал декламировать: — Доверия! Абсолютной и неограниченной преданности!
— А я согласна. Не ограничивайся и продолжай!
Но Вольрих вновь прервал свои ласки и начал уговаривать Хельгу:
— Ведь у тебя после Хорстмана осталось гораздо больше. Кроме этих бумаг, должны были остаться и его личные, секретные заметки.
— Вполне возможно, — Хельга вновь притянула его к себе.
— Что же тебе все-таки известно?
— И это нужно именно сейчас?
— Хотелось бы. О чем эти заметки и о ком, насколько обстоятельны и где они?
— Потом, Вальдемар, потом, — часто задышала Хельга.
* * *Анатоль Шмельц растянулся на постели в своем шикарном номере, закрыв глаза и тяжело дыша.
Хесслер заботливо склонился над ним.
— Вам все еще плохо, хозяин?
— Воды! — простонал Анатоль.
Гансик проверил бутылки из-под минеральной, но все были пусты. Тогда, взяв стакан, набрал воды в ванной.
Шмельц немного выпил. Потом начал:
— Я почти не сплю. Чем дальше, тем хуже. Меня преследуют кошмары. Все меня эксплуатируют, никто меня не любит, даже жена меня не понимает!
— Но я-то вас люблю, хозяин!
— Ты — да, Гансик! — Шмельц ухватил Хесслера за руку, тот так и растаял.
— И я не забыл тебя в завещании. Пойми, я временами чувствую, что скоро умру. Словно я каждый день на шаг ближе к смерти…
Домашний врач доктор Флойденрайх не разделял, однако, убеждений Шмельца и полагал, что лишний вес, избыток гемоглобина и обильный пот — не признаки смертельной болезни, а результат частого и чрезмерного потребления алкоголя. Жену он успокоил:
— Ваш уважаемый муж, фрау Шмельц, нас всех еще переживет. Здоровье его в полном порядке, хоть он и разыгрывает тяжело больного. Пожалуй, это доставляет ему удовольствие. Что же, можно без опасений подыграть…
* * *Когда комиссар Циммерман вошел в дискотеку «Зеро», выглядел он не официально, а скорее неуверенно. В сером старомодном шерстяном пальто и шляпе того же цвета и фасона он разительно отличался от завсегдатаев заведения. Так что неудивительно, что уже в дверях его остановил здоровенный тип и не слишком вежливо спросил:
— Куда? Что вам здесь надо?
— Я только взгляну, — сказал Циммерман.
— Это заведение не для вас, приятель.
— Откуда вы знаете?
— Да уж знаю, — категорически заявил вышибала, загородив вход.
Циммерман заглянул в зал, который был полон клубами густого сладковатого дыма. На стенах с дешевой деревянной обшивкой висели кованые фонари в якобы староанглийском стиле, которые создавали скорее полумрак, чем свет.
По мускулистому вышибале было заметно, что с него довольно и в ближайшее время он Циммерманом займется. Тот уже приготовился, с удовольствием ожидая событий. Но тут примчался толстячок с пухлым приветливым личиком, в вытянутых на коленях брюках и поношенном красно-синем лыжном свитере. Тут же разыграл маленький спектакль о том, как сердит он на вышибалу:
— Лучше бы ты занялся теми парнями, глаза бы мои их не видели. Слева сзади, за пятым столом, явно курят марихуану. Вышвырни их!
К Циммерману — с деланным радушием:
— Входите, входите. Я тут главный, меня зовут Рикки. Чем могу служить?
— Пиво! — Циммерман отошел к бару.
— Один «пильзенер», срочно! — подогнал Рикки барменшу, — за счет заведения!
Циммерман уважительно смерил хозяина взглядом.
— Вижу, вы специалист!
— А как же иначе, — Рикки постарался ухмыльнуться подружелюбнее. — Вы же из полиции?
— Я тут по личному делу, — буркнул Циммерман. — Так что не нужно мне демонстрировать, как вы разбираетесь в людях.
— Ну что вы! — уверял его Рикки. — Я только имею в виду, что мое заведение что угодно, только не порядочное заведение для чистой публики. Но и такие нужны. Правда, и клиент соответствующий. Люди вроде вас сюда никогда не ходят. Ну, разве кто из налоговой службы, из городских властей и из полиции. По делам. Но все вы можете рассчитывать на меня. Только скажите толком, что я могу для вас сделать.
* * *Хелен Фоглер, пострадавшая на Малингерштрассе, лежала с открытыми глазами в «скорой», которая везла ее домой. Как констатировал доктор Вильд, все еще опекавший ее, худшее было уже позади. Шок постепенно проходил.
«Скорая», а следом за ней и машина полиции остановилась перед стандартным многоквартирным домом на Унгерштрассе. Комиссар Кребс присоединился к врачу, и они вместе довели Хелен до подъезда.
— Так вы живете здесь? — Кребс взглянул на шесть этажей погруженного во тьму здания. — Пойдете наверх сама?
— Я провожу фрау Фоглер, — предложил врач.
— Если вас это не затруднит. Я вам хотела бы показать, где я живу и с кем. Так вам будет легче меня понять.
Хотя впрямую она не обращалась к Кребсу, ясно было, что приглашение относится к нему.
— Отличная идея, — согласился Кребс.
Врач не скрывал разочарования.
— Хочу предупредить вас, фрау Фоглер. Вы пережили шок и еще не осознаете свои поступки. И если вас в таком состоянии будут допрашивать…
— Дорогой доктор, я ни о чем расспрашивать не буду, — перебил Кребс, — но все равно прошу вас сопровождать меня и, разумеется, вашу пациентку. В моих интересах, чтобы она была тщательнейшим образом обследована. Чтобы нас позднее не в чем было упрекнуть.
— Ну разумеется, я пойду с вами, — охотно согласился врач.
Они поднялись лифтом на третий этаж, Хелен Фоглер сказала про себя:
— Как же все мерзко!
— Мне можете не говорить, — заверил Кребс, — я это знаю.
— Депрессия, это пройдет, — подбодрил врач и попытался поддержать Хелен, но та отстранилась. Глядя на Кребса, тихо продолжала:
— Весь этот мир грязен и гнусен — за одним исключением. И сейчас вы его увидите!
Тут дверь квартиры распахнулась и перед ними предстала девчушка в голубом купальном халате до пят.
Нежное, тонкое лицо, длинные рыжеватые волосы и огромные сияющие глаза, как и у матери.
— Наконец-то ты вернулась!
— Моя дочь, — сказала Хелен Фоглер. — Сабина.
* * *Мартин Циммерман все еще подпирал стойку бара в дискотеке «Зеро», и Рикки не спускал с него глаз. Комиссар потихоньку потягивал пиво, разглядывая густо задымленный и слабо освещенный зал.
— Вы кого-нибудь ищете? — услужливо спросил Рикки.
Между тем Циммерман более-менее освоился в полумраке. Обежав весь зал, взгляд его остановился на кучке молодых людей за дальним столом справа. В центре восседал толстяк с круглой розовой физиономией и сонными глазами, в крикливом зеленом костюме. Слева, рядом с этим безвкусным типом сидел Манфред — сын Циммермана.
— Это стол наших философов, — тут же поспешил пояснить внимательный Рикки. — С недавних пор эти молодые люди регулярно собираются здесь и ведут бесконечные дискуссии. Несут всякую глубокомысленную дурь, именуя ее выработкой идеалов. Но больше всего спорят о жизни внешней и внутренней. Только я бы сказал, что начинают они с внутренностей, а кончают тем, что из внутренностей выходит. Вы меня понимаете?
— Кто этот тип посредине?
— А вы не знаете? Некий Неннер, из Вены. Именует себя мэтром искусства протеста — ну, знаете, это называется «хеппенинг». Нечто вроде нового спасителя, вербующего повсюду учеников.
— Похоже на то, — Циммерман внимательно следил за своим сыном, не подозревавшим о его присутствии.
* * *Неннер: план акции номер 72; попытка публичного проявления сублимированных инстинктов.
«…Прежде всего соорудим во дворе городского музея помост этак четыре на восемь. Наверху — два креста из тесаных бревен, с мясницкими крюками. Кресты будут напоминать пресловутое профанированное шоу с Голгофы. Пока не соберется толпа зрителей, этот демонстрационный объект остается пустым. А когда соберется, запустим в динамиках звуковой фон: человеческие и звериные крики и механический шум. Тут начнется, собственно, творческий акт, им займусь я со своими помощниками. На помост поставим трех живых овец; трех, но даже лучше пять, чтобы можно было произвести некий символический выбор. Те, что сами протолкнутся вперед, станут жертвенными агнцами. С подобающим церемониалом мы их зарежем, повесим на те самые крюки и выпотрошим.
